Россия на переломе: впереди Украина и Европа
Речь президента России Владимира Путина по поводу признания ЛДНР, по сути, стала программой той части российского общества (народ плюс элиты), что стоит в оппозиции к Западному проекту. Путин стал вождём той элитной группы, которая, изначально являясь прозападной так же, как либералы, отклонила предложение Запада о вхождении в него путём полного слива России как субъекта истории.
Не потому, что эти люди были такими чувствительными к неким идейным темам. Они были циничны и полностью безыдейны — последние идейные застрелились после краха ГКЧП. Нет, это был голый прагматизм — они просто не верили Западу. Хотели страховку. Посчитали, что Запад кинет. Отнимет сначала государство как ресурс защиты, а потом заберёт и активы. А возможно, у кого-то и саму жизнь.
Как можно полностью довериться Западу без всяких гарантий? Либералы не просили гарантий, а силовикам они были нужны. Силовики всю жизнь боролись с Западом и его повадки знали лучше либералов. Не верили, что их примут в Семью.
Так разошлись пути либералов и силовиков-государственников. И те, и другие в принципе были сторонниками вхождения в Запад. Но силовики требовали «достойных условий», а либералы были согласны на всё, вот и вся разница на тот момент между ними.
Они все после отставки видели себя частными лицами на пенсии, как говорил папаша Мюллер, маленькая ферма с голубым бассейном. Пусть вместо фермы будет вилла, но смысл тот же. Посмотрите на Назарбаева, Токаева, Януковича, Азарова, Зеленского, Армена Саркисяна, семью Ельцина, Козырева. Все они уже эмигранты или полуэмигранты, судя по объёму активов на Западе.
И выйдя в отставку, уедут туда полностью со словами: «Отстань, Родина!». Политика для них — способ накачки деньгами их личных пенсионных фондов на Западе. Чтобы преемники не отняли. А их разговоры о суверенитете и патриотизме, как пел А. Галич: «Это, рыжий, всё на публику».
Когда Путин входил во власть, он обнаружил, что несмотря на тотальные прозападные настроения, часть российской элиты хранит имперские инстинкты и не намерена от них отказываться. Это ещё Бжезинский видел в начале 90-х и грустил по этому поводу. Эти люди были в окружении Ельцина, влияли на него, он их слушал и не доверял полностью либералам.
К ним принадлежал Е. Примаков, некоторые руководители разведсообщества и армии. При всём их антисоветизме и прозападных симпатиях они были имперцами, критичными и осторожными. В силу профессии привыкли никому до конца не верить и всё просчитывать. В их рядах случались предательства. И если предавали свои, то почему не предать чужим? Выжмут, как тряпку, и ограбят, кто помешает?
И хотя конфликт силовиков и либералов развивался, можно сказать, сначала на шкурной основе, он вызрел до мировоззренческих различий. В поисках поддержки каждой стороне пришлось апеллировать к обществу, а это требовало обращения к ценностям. Этих ценностей было две: о брюхе и о духе.
Потребительские инстинкты давали более лёгкое влияние на оглупляемые массы, но это влияние было ненадёжным и испарялось с первыми трудностями, которые легко мог организовать Запад через санкции, биржевые махинации и прочие НКО. Требовалось более стойкое влияние, а это давало только апеллирование к патриотизму. Патриоты не разбегались при трудностях, они готовы на жертвы. Так государственники стали трансформироваться из бизнесменов в воинов, идеологов, создателей высших смыслов.
Вызов, который бросает России Запад, чисто экзистенциальный — быть или не быть. Это не вопрос о закупочных рейсах в Антверпен за бриллиантами, на тусовки в Сен-Тропе и на шопинг в Милан. Это вопрос о судьбе Родины и о цене, которую придётся заплатить. Сюда же относится и вопрос о «Северном потоке — 2». Готовы ли мы, уже его построив, выскользнуть из его ловушки и отпустить ситуацию?